– Нагрешил я много. И еще… – нехотя говорит Тузов. – В общем? была причина. Двадцать пять лет назад дал себе вроде обет такой: бросить пить, сделать макеты всех храмов Кольского Севера, а потом отработать год послушником в церкви.

Угловатый старик буравит меня колючим, оценивающим взглядом. Он явно не из тех, кто готов раскрыть душу перед первым встречным. Герман Васильевич все же кивает головой на скамейку. Присаживаюсь. Понемногу его голос смягчается.

– Если настроение плохое, даже не стоит браться за работу. Все равно не клеится. Перед твоим приходом вот делал простую поморскую игрушку-головоломку – ширкунок. Хорошо? не слышала, как выражался. Сколько материала попусту извел. А иногда как озарение находит. Все в руках спорится. Так ладно выходит. – На минуту задумывается и продолжает: – Историки вот говорят, что наши церкви однотипные. Похожи на корабль. Умники… – Герман Васильевич едва сдерживается, чтобы не вставить крепкое словечко. – Да, кольские храмы сделаны в одном стиле: куб, прямоугольник, шатер или луковка. Но все они разные. Вот смотри.

…В небольшом уютном доме попыхивает самовар и веет теплом от печки. На потемневшем от времени самодельном деревянном столе Тузов бережно раскладывает фотографии своих творений.

Копию Умбского храма он сделал первой. Руины-то в двух шагах от его дома. А на макете церковь такая же, как после постройки. Однако считает, что “первенец” получился не больно казистым. Это потом уже руку набил. Ведь сколько вышло из-под резца: Кольская, Варзужская, Полигубская, Кашкаранская… Многие из них после революции обезглавили – сняли кресты и купола. Потом из храмов сделали клубы, магазины, склады. В святых местах пели, плясали. Да и сейчас, когда все вроде потянулись к Богу, за восстановление церквей берутся лишь энтузиасты-одиночки. Вот и стоят многие полуразрушенные да забытые. И лишь на макетах Тузова они сохранили свою первозданную красу.

– Понойская церковь осталась лишь у меня. Видишь, какой чертеж. Все измерения в аршинах. Его наш краевед Орешета успел снять. Я у него правдами и неправдами выпросил. А вот Оленицкий храм мне не сделать. Не сохранилось ни чертежей, ни фотографий, – хмурится мастер.

Сведения о кольских церквях Герман Васильевич собирает буквально по крупицам. Покупает книги и фотографии, меняет. А что-то. узнав о его увлечении, дарят знакомые. Богатейшим архивом по архитектуре Севера гордится.

Как-то случайно попалась книга о поморских путешественниках, а в ней чертеж старинного коча. Красавец парусник так заворожил, что заставил на время “изменить” церквям. Теперь в доме Тузова стоит и копия судна. О том, по каким морям, в какие земли ходили на таких кочах поморы, может рассказывать часами. Как, впрочем, и о любом другом макете.

В музеи свои творения не отдает. Обидели его там. Предложил как-то копию Умбской церкви мурманскому краеведческому, а там стали доказывать, что крыта она была не деревянным шпоном, а железом. Тузов человек горячий, послал всех по матушке, развернулся и ушел. Деревянные копии церквей теперь продает.

– Приходят, просят. Я и отдаю. Цена твердая – 300 долларов. Как считаешь, много это или мало? Я ведь над каждой работой по 3-4 месяца сижу. То-то. И потом десять процентов от стоимости всегда в церковь отношу, – то ли ищет у меня поддержки, то ли сам себя убеждает Герман Васильевич.

Если кто начинает торговаться, у него разговор короткий: пошел… Потом, сколько ни уговаривай, не продаст. Характер такой. Хотя деньги для него, конечно, не лишние. Пенсия у Тузова меньше тысячи. Говоря об этом, злится: не засчитали в стаж семь лет, что провел в лагере.

– Но ведь я там работал. В том числе и на строительстве Кировской ГЭС. Почему государство украло у меня эти годы? – горячится Герман Васильевич.

Как утверждает, первый раз попал за колючую проволоку потому что, заступился за девушку. А потом бывший зэк всегда оставался крайним. Профессию токаря-фрезеровщика получил в лагере, как и среднее образование. Невеста Альбина все это время ждала Геру. К ней он и вернулся. Вместе прожили всю жизнь, теперь вот и старость встретили. Богатства не нажили. Но не это, наверно, в жизни главное.

– У старухи моей пенсия тоже небольшая. Но предупредил: если протянешь руку за гуманитарной помощью или благотворительным обедом, знать тебя не буду, – гнет свое бунтарь. – Да и живем не хуже других. Хозяйство, огород. Шкуры я выделываю, унты шью. Нам ведь много не надо. Опять же макет продам, деньжат выручу.

Он признается: жалко отдавать свои творения в чужие руки. Тем более покупают их в основном иностранцы. Тузовские макеты и в Швеции есть, и в Норвегии, и на Украине. А с другой стороны, куда их девать? Дочке вот подарил несколько, пусть хоть она сохранит. Вдруг потом пригодятся людям.

Верит ли Тузов в Бога? Скорей да, чем нет. Хотя в церковь не ходит. Как говорит, претит ему стоять рядом с “перекрасившимися коммунистами”. Но на груди – медный крест на широкой тесемке.

– Герман, ты крещеный? – спросил как-то у Тузова умбский батюшка.

– Не знаю, – пожал тот плечами.

– Наверно, да, – заключил отец Владимир, принес и надел на него крест.

Он его даже в бане не снимает, чтобы не уронить память о погибшем несколько лет назад священнике. Тот, кстати, не осуждал Тузова за то, что в храм не ходит. У каждого к Богу своя дорога.

Время идет, мастеру уже за семьдесят. Осталось ему сделать копии двух варзужских, Пялицкой, Чапомской и Стрельнецкой церквей. Герман Васильевич уверен, что все успеет. Как и выполнить свое обещание – отработать послушником на восстановлении церкви. А потом, говорит, и на тот свет уходить не страшно.

Наталья ГРЕЧИНА
———————————————–
Материал Опубликован в газете Мурманский Вестник